Неточные совпадения
СвященникуСказал: «
Прошу покорнейше!»
А поп ему: — Что
просите?
Надев приготовленный капот и чепчик и облокотившись на подушки, она до самого конца не переставала разговаривать с
священником, вспомнила, что ничего не оставила бедным, достала десять рублей и
просила его раздать их в приходе; потом перекрестилась, легла и в последний раз вздохнула, с радостной улыбкой, произнося имя Божие.
Он почти никогда не принимал
священника или
просил его петь в пустой зале, куда высылал ему синенькую бумажку.
Испуганные жители выходили из домов и бросались на колени во время шествия,
прося со слезами отпущения грехов; самые
священники, привыкшие обращаться с богом запанибрата, были серьезны и тронуты.
Когда
священник возлагал на головы жениха и невесты венцы и
просил бога, чтобы он венчал их славою и честью, то лица присутствовавших женщин выражали умиление и радость, и, казалось, было забыто, что действие происходит в тюремной церкви, на каторге, далеко-далеко от родины.
Казалось, народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос
священника скорбью звучал,
Прося об изгнанниках бога…
Убогий, в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой душе необидно…
Но подобно тому французу-семинаристу, о котором только что напечатан был анекдот и который нарочно допустил посвятить себя в сан
священника, нарочно сам
просил этого посвящения, исполнил все обряды, все поклонения, лобызания, клятвы и пр., чтобы на другой же день публично объявить письмом своему епископу, что он, не веруя в бога, считает бесчестным обманывать народ и кормиться от него даром, а потому слагает с себя вчерашний сан, а письмо свое печатает в либеральных газетах, — подобно этому атеисту, сфальшивил будто бы в своем роде и князь.
Тамара протянула
священнику две бумаги, присланные ей накануне Рязановым, и сверх них три кредитных билета по десять рублей. — Я вас
попрошу, батюшка, все как следует, по-христиански. Она была прекрасный человек и очень много страдала. И уж будьте так добры, вы и на кладбище ее проводите и там еще панихидку…
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что
священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни
просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Она в самом деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и
попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб,
священники отслужили панихиду — и Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила...
—
Прошу прислушать, однако, — сказал он, усадив гостей. — Ну, святий отче, рассказывайте! — прибавил он, относясь к
священнику.
— Ей вот надо было, — объяснил ему
священник, — выйти замуж за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она и приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту — это я вас записать
прошу!
— Что же, ты сам
просил хозяина, чтобы он тебя откупил? — спросил вдруг и почему-то
священник.
—
Попросите теперь
священника, духовника вашего, чтобы он направил его на более прямой путь.
Вихров послал к
священнику просить позволения разрыть эту могилу.
— А коли твой, так и прекрасно, — сказал Вихров и сейчас записал его признание в двух словах и
просил приложить руку за него
священника.
Вот, говорит, намеднись сестра пишет, корова там у нее пала — пять целковых послал; там брат, что в
священниках, погорел — тому двадцать пять послал; нет, нет, брат, лучше и не
проси!» С тем Чернищев-то и отъехал.
—
Прошу вас, батюшка, непременно остаться с больным, — быстро остановила Варвара Петровна разоблачившегося уже
священника. — Как только обнесут чай,
прошу вас немедленно заговорить про божественное, чтобы поддержать в нем веру.
С этими словами Аггей Никитич вручил Лябьеву письмо от Углакова, пробежав которое тот с заметною аттенцией
просил Аггея Никитича пожаловать наверх, а вместе с тем и сам с ним воротился назад. Видевший все это унтер-офицер решил в мыслях своих, что это, должно быть, не дьячок, а
священник полковой.
К обеду, который, по обычаю, был подан сейчас, как пришли с похорон, были приглашены три
священника (в том числе отец благочинный) и дьякон. Дьячкам была устроена особая трапеза в прихожей. Арина Петровна и сироты вышли в дорожном платье, но Иудушка и тут сделал вид, что не замечает. Подойдя к закуске, Порфирий Владимирыч
попросил отца благочинного благословить яствие и питие, затем налил себе и духовным отцам по рюмке водки, умилился и произнес...
Я
попросил его рассказать мне, как причащают, что говорит в это время
священник и что должен был делать я.
Панихиды в доме его совершались беспрестанно, и какой бы
священник, приходя из усердия, ни надевал лежавшую на аналое ризу и епитрахиль, чтоб отпеть панихиду, дьякон Ахилла тотчас же
просил благословения на орарь и, сослужа, усердно молился.
Ни общество, ни государство, ни все люди никогда не
просили тебя о том, чтобы ты поддерживал этот строй, занимая то место землевладельца, купца, императора,
священника, солдата, которое ты занимаешь; и ты знаешь очень хорошо, что ты занял, принял свое положение вовсе не с самоотверженною целью поддерживать необходимый для блага людей порядок жизни, а для себя: для своей корысти, славолюбия, честолюбия, своей лени, трусости.
После молебна, за которым горячо молились свекор и невестка, все приложились ко кресту;
священник окропил молодых и всех присутствующих святой водой; начались вновь целованья и обычные в таких случаях речи: «
Просим нас полюбить, принять в свое родственное расположение» и проч.
Вероятно, под влиянием дяди Петра Неофитовича, отец взял ко мне семинариста Петра Степановича, сына мценского соборного
священника. О его влиянии на меня сказать ничего не могу, так как в скорости по водворении в доме этот скромный и, вероятно, хорошо учившийся юноша
попросил у отца беговых дрожек, чтобы сбегать во мценский собор, куда, как уведомлял его отец, ждали владыку. Вернувшись из города, Петр Степанович рассказывал, что дорогой туда сочинил краткое приветствие архипастырю на греческом языке.
Старик посоветовал Ивану Матвеичу послать за
священником, но Иван Матвеич отвечал, что «ces messieurs et moi, nous n'avons rien à nous dire» [«Нам с этими господами нечего сказать друг другу» (фр.).], и
просил переменить разговор; а по отъезде соседа отдал приказ камердинеру впредь уже никого не принимать.
Судебно-медицинским вскрытием было обнаружено, что Федя умер от удушения, и приведенный к его трупу Сергей, при первых же словах
священника о страшном суде и наказании нераскаянным, расплакался и чистосердечно сознался не только в убийстве Феди, но и
попросил откопать зарытого им без погребения Зиновия Борисыча.
Я даже
просил у няни вразумления: нельзя ли молиться за Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений старушки, и она, позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не знает, так как ни разу о том у
священника не спрашивала, но что, однако, медведь — тоже божие создание, и он плавал с Ноем в ковчеге.
Наконец, Шатов, как бы опомнившись, вынул из бокового кармана маленький сафьянный футляр, достал из него простое золотое колечко, посмотрел на него с умилением и тихим голосом, в котором слышно было глубокое внутреннее чувство,
просил Наташу надеть; но Варвара Михайловна сильно воспротивилась такому обручению запросто, находя неприличным, и утвердительно сказала, что обручение может совершиться завтра обыкновенным, всеми принятым порядком, помолясь богу, при чтении святых молитв и с благословения
священника.
Священник. Теперь еду к архиерею на испытание. Боюсь, что сошлют в Соловецкий. Думал одно время за границу бежать, вас
просить, потом раздумал: малодушие. Одно — жена.
И дребезжащий тенор
священника, чуть пробиваясь сквозь гущу дьяконова баса, робко и тихо
просил...
Наутро пошел, гроб купил, к
священнику зашел,
попросил, и могилу вырыл ей сам.
— Отцу Авраамию, что до меня в Синькове
священником был. Его лишили места за… слабость, а ведь он в Синькове и теперь живет! Куда ему деваться? Кто его кормить станет? Хоть он и стар, но ведь ему и угол, и хлеба, и одежду надо! Не могу я допустить, чтоб он, при своем сане, пошел милостыню
просить! Мне ведь грех будет, ежели что! Мне грех! Он… всем задолжал, а ведь мне грех, что я за него не плачу.
Попросив денег для школы и благословения, он, между прочим, искренно, по-сыновьи, изложил свое мнение о синьковском
священнике.
И у них с Кромсаем завязалась тесная дружба, а к тому же в посту на Кромсая нашло благочестие и рачительство: он пришел к
священнику и сказал, что вот у них дома ни у кого хлеба нет, и муки к Благовещенью собрать не у кого, и того гляди опять в этот год придется без просвир сеять; а потому Кромсай надумал — ехать на своей лошади к родным, в сытые места, и там муки напросить, а кстати самому в городе от куричьей слепоты и от вередов лекарства
попросить.
Пред кончиною он не хотел причащаться из рук госпитального
священника, а
просил призвать к нему всегдашнего духовника его, отца Гермогена; исповедался ему, причастился и умер так спокойно, как, по замечанию некоторых врачей, умеют умирать одни русские люди.
Она не могла больше говорить. Случился сильный припадок. Когда он миновал, пленница едва слышным голосом сказала
священнику, что она чувствует себя чрезвычайно слабою для продолжения исповеди,
просит помолиться за нее и посетить на другой день.
Августа 6 она получила небольшое облегчение от болезни и
просила доктора сказать фельдмаршалу, что к 8 числу она постарается кончить свое письмо. Князь Голицын донес об этом императрице. В этом донесении он заметил между прочим, что ожидаемое от пленницы письмо покажет, нужно ли будет прибегать к помощи
священника, чтобы посредством исповеди получить полное сознание арестантки. Августа 9 фельдмаршал получил письмо пленницы.
Пошли в библиотеку, — в ней помещался отдел народного образования. За столом сидела секретарша Отдела и библиотекарша Конкордия Дмитриевна, дочь
священника Воздвиженского. Катя подробно стала знакомиться с делами. Был уже открыт клуб, дом ребенка, школа грамоты. Капралов
просил устроить присылку из города лекторов по общеобразовательным предметам и режиссера для организации любительских спектаклей.
Перед смертью пришла в рассудок, узнала, где находится, потребовала к себе
священника, исполнила все христианские обязанности, со слезами
просила прощения, особенно у тебя, у всех, кого когда-либо обидела, пожелала тебе счастия (это были ее последние слова) и скончалась тихо на руках людей, совершенно ей чужих.
На другое же утро после пущенной этим проходимцем в народ утки сельские старики раненько явились к
священнику. Они перекрестились на образ, взяли благословение и
просили отца выйти в садок побалакать промеж себя, чтобы во время этого балаканья не было никого лишнего, кому про то слушать не следует.
Священник вышел, крестьяне ему в ноги.
Нам
священника Лавра жена открыла, что Бутович приезжал к ним ночью, вошел через окно, и, вынув саблю, принуждал его подписаться на холеру и в Ильин день отравить всех вином; да вот в 1-й поселенской роте нашли в колодце записку Савурского, сколько в него положено яду; да и писарь Штоц признался, что и весь провиант в магазине отравлен, — то мы
просим вас, если вы что знаете, открыть нам о таком умысле и сказать: в каких колодцах брошен яд?
Священник села Троицкого явился служить первую панихиду, на которой появилась и Салтыкова. Лицо ее изображало неподдельную печаль. Глаза были красны от слез. Она усердно молилась у гроба и имела вид убитой горем безутешной вдовы.
Священник даже счел долгом сказать ей в утешение что-то о земной юдоли. Она молча выслушала его и
попросила благословения.
И после этого случая, о котором говорило все село, Иван Порфирыч укрепился во мнении, что поп дурной и недостойный человек, и стал подбивать крестьян пожаловаться на о. Василия в епархию и
просить себе другого
священника.
[Если Андрей Николаевич приходил в церковь Пантелеймона перед начатием ранней обедни и видел, что
священник готовится начинать литургию один, без диакона, которого Муравьев уже знал за человека ленивого к молитве, то Андрей Николаевич тотчас же
просил батюшку «подождать», а за диаконом посылал сторожа с приказанием «поднять его с постели».
«Сопты и отирать с чела пот» более было не нужно. Дневник далее повествует: (владыка) «уехал с довольно веселым к нам благорасположением. Тут-то мы, отощавшие, принялись в двенадцать часов в доме отца Иакова подкрепляться, где был и
священник Ч — ский, приехавший
просить духовенство на погребение жены
священника Г — ва, вчера скончавшейся. Напились до избытка и, дремля, в шесть часов вечера уехали».
Я, конечно, не берусь определять, насколько деятели описанной суматошной истории повысились или понизились после того, как чрез их места проследовал владыка, и они тотчас же за его отъездом, — не знаю, с горя или с радости, — «напились до избытка», причем под эту же стать попал и скорбный посол смерти —
священник, приехавший
просить духовенство на погребение жены другого
священника, «вчера скончавшейся»…
Священник ездил, жаловался,
просил перевода и получил его, без всяких, впрочем, неудобных для Степана Ивановича последствий.